Георгий Сергеевич Голицын

Родился 23 января 1935 в Москве.

 

Родился в семье Сергея Михайловича Голицына, представителя древнего княжеского рода Голицыных, инженера-топографа и писателя. Мама — Клавдия Михайловна (в девичестве — Бавыкина) была седьмым ребёнком в семье кондуктора железной дороги. Имел младшего брата — Михаила.

 

В мае 1941 года с матерью переехал во Владимирскую область, в деревню Погост, где находилась изыскательская партия отца, затем в село Любец. Мать работала кладовщиком.

 

В школу пошёл в сентябре 1942 года в деревне Погост. В октябре 1945 года вместе с матерью и братом вернулся в Москву, где стал учиться в 126-й средней школе. В 1952 году окончил школу с золотой медалью. Выбирая ВУЗ для продолжения образования, рассматривал варианты поступления в МГУ, МИФИ, МФТИ. На окончательный выбор физического факультета МГУ повлияла беседа с Г. С. Ландсбергом.

 

Окончил физический факультет МГУ (1958), ученик К. П. Станюковича.

 

По окончании университета начал работать в Институте физики атмосферы АН СССР (РАН), мл. научный сотрудник, старший научный сотрудник, зав. лабораторией. Кандидат (1961), доктор физико-математических наук (1972). Профессор (1981).

Г. С. Голицына называют одним из самых способных учеников академика А. М. Обухова, преемником которого он стал во главе Института физики атмосферы.

 

Одним из первых — в мае 1983 года — выступил с докладом, посвящённым климатическим последствиям ядерной войны.

Председатель попечительского совета Свято-Димитриевского сестричества.

 

Один из основателей московского отделения научного общества Sigma Xi. Член Европейской академии (2000).

Вместе с членами-корреспондентами Г. В. Мальцевым и Ф. Ф. Кузнецовым и академиками РАН Т. М. Энеевым и Г. А. Заварзиным выступил с критикой «Письма десяти академиков» по поводу клерикализации жизни страны.

Был главным редактором журнала «Известия АН СССР. Физика атмосферы и океана». Состоит членом редколлегии журнала РАН «Природа».

 

Автор свыше 350 научных трудов, в том числе пяти монографий.

 

Имеет награды:

Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2007) — за большой вклад в развитие науки и многолетнюю плодотворную деятельность;

Орден Почёта (1999) — за большой вклад в развитие отечественной науки, подготовку высококвалифицированных кадров и в связи с 275-летием Российской академии наук;

Премия имени А. А. Фридмана АН СССР (1990) — за работы по динамической метеорологии;

Демидовская премия (1996) — за достижения в области наук о Земле;

Почётный учёный Международного института прикладного системного анализа (Honorary Scholar of IIASA) (1997);

Медаль Альфреда Вегенера, высшая награда Европейского союза наук о Земле (2005) — за заслуги в области наук об океане, атмосфере и климате;

Почётный член Королевского Метеорологического общества (Honorary Fellow of Royal Meteorological Society) (2011);

Премия имени Б. Б. Голицына РАН (2015) — за монографию «Статистика и динамика природных процессов и явлений. Методы, инструментарий, результаты»;

Золотая медаль имени А. М. Обухова РАН (2018) — за работы, внесшие выдающийся вклад в исследования магнитной гидродинамики, разработку ряда теорий в области планетологии, теории климата, физики атмосферы и геофизики: общей циркуляции планетных атмосфер, возникновения ураганов и других интенсивных атмосферных вихрей, радиационных эффектов и тепломассообмена между океаном и атмосферой и ряда других природных процессов и явлений;

Большая золотая медаль имени М. В. Ломоносова РАН (2019) — за выдающийся вклад в изучении физики атмосферы Земли и планет и разработку теории климата и его изменений.

 

Жизнь в науке об окружающем мире

Г. С. Голицын

 

В январе 1958 г. я окончил физический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова по специальности “Теоретическая физика”. Дипломная работа, которой руководил профессор К. П. Станюкович (1916—1989 гг.), была посвящена магнитной гидродинамике — новому направлению развития науки. По теме диплома было три публикации, которые обсуждались с академиком М. А. Леонтовичем. По его рекомендации 1 февраля 1958 г. я пришел в Институт физики атмосферы (ИФА), организованный в 1956 г. тогда членом-корреспондентом Академии наук СССР А. М. Обуховым (1918—1989 гг.). В этом институте я работаю по настоящее время.

 

Принимая на работу, А. М. Обухов сказал, что “хотел бы видеть меня геофизиком широкого профиля”. Первые полтора года под присмотром В. И. Татарского, впоследствии члена-корреспондента АН СССР (1976 г.), мне было предложено заниматься изучением вопроса распространения волн в турбулентных средах. Весной 1958 г. В. И. Татарский довольно долго болел, а в издательстве “Наука” готовилась к печати его книга. Поэтому мне впервые пришлось стать научным редактором. Впоследствии я много занимался переводами научной литературы, реферированием статей, редактированием книг. Самой продолжительной (около трех лет) была работа над двухтомной монографией А. С. Монина и А. М. Яглома. В середине 1964 г. я был назначен ответственным секретарем журнала “Известия АН СССР. Физика атмосферы и океана”, начавшего издаваться в 1965 г., в 1982 г. — заместителем главного редактора академика А. М. Обухова, с 1989 г. и по настоящее время я являюсь главным редактором. В этом журнале постоянно печатаются статьи сотрудников Гидрометслужбы, а такие известные ученые, как И. А. Кибель, И. М. Левин, А. М. Петросянц, И. Л. Кароль, Г. В. Груза, А. А. Черников, Г. П. Курбаткин, в течение многих лет работали в составе его редколлегии.

 

Однако вернемся к моей научной деятельности. Летом 1958 г. А. М. Обухов направил меня в научную экспедицию в Цимлянск, где за год до этого при его активном участии была организована научная станция нашего института, своеобразная “кузница” молодых теоретиков. Я производил там измерения флуктуаций параметров звуковых волн, теоретически предсказанных В. И. Татарским, на аппаратуре, изготовленной А. С. Гурвичем. Участие в экспедиции позволило понять, что реально происходит в природе; каковы механизмы распространения звуковых волн, какой труд должен быть затрачен на извлечение научных результатов из большого объема данных, подвергаемых статистической обработке. С тех пор по облаку точек с точностью 0,05—0,1 я могу определять коэффициент корреляции между данными измерений и рассчитанными по теоретическим формулам.

 

Весной 1964 г. А. М. Обухов предложил мне подготовить обзор о природе ветра на других планетах, что, по его мнению, помогло бы лучше понять и земную атмосферу. В качестве соавтора он рекомендовал ведущего советского планетного астронома В. И. Мороза (1931—2004 гг.). Этот обзор предназначался для Всесоюзной конференции по общей циркуляции атмосферы, состоявшейся в ноябре того же года в Тбилиси. Позднее я понял, что это было сделано в преддверии полетов советских автоматических межпланетных станций (АМС) к Венере и Марсу. США в те годы также готовились к таким полетам.

 

18 октября 1967 г. советская АМС “Венера-4” во время спуска в течение 93 мин производила измерения температуры, химического состава и плотности атмосферы Венеры. А. М. Обухов предложил способ согласования данных термодинамических переменных с использованием параметров парашюта — его площади и коэффициента сопротивления при спуске. Он поручил мне произвести конкретные расчеты. Впоследствии такой способ согласования использовался при обработке и других данных измерений. Так, в 1970 г. при спуске АМС “Венера-7” в атмосфере планеты переключатель передачи сигнала на Землю остановился на одной из 54 позиций. Позднее В. В. Кержанович предположил, что это был сигнал о температуре атмосферы, причем ранее по данным анализа доплеровских смещений он сумел оценить скорость спуска. В итоге на основании его предположения по параметрам атмосферы Венеры стало возможно восстанавливать данные на всем пути спуска АМС.

 

После Тбилисской конференции я продолжал размышлять о том, как можно подойти к оценке параметров общей циркуляции в атмосфере произвольной планеты. С середины 1960-х годов должно было пройти еще 10 лет, чтобы появились первые численные модели даже для Земли. Первый такой расчет представил С. Манабе в июле 1974 г. в Стокгольме на Международной исследовательской конференции по изучению климата и его моделированию. Это была двухслойная модель атмосферы с океаном-болотом (термин С. Манабе), который только испарял воду, но не имел тепловой инерции и вертикального перемешивания. Модель поверхности Земли как апельсин была разделена на четыре равные доли, две из которых (противоположные по долготе) были сушей, а две другие — океаном-болотом. Наиболее простые параметры оценки ветра на планетах были нужны для проектирования модулей для посадки на их поверхность. Это, а также то, что мои оценки закладывались в технические задания для проектируемых посадочных аппаратов, я узнал только в 1970-х годах.

 

Ход моих рассуждений был примерно такой: ветер вызывается горизонтальной разностью значений температуры, а она должна зависеть не только от прихода радиации от Солнца, но и от массы и состава атмосферы планет. Для Земли были получены разумные оценки в 1968 г. К тому времени данные о составе и массе атмосферы Марса и Венеры были получены с помощью отечественных и американских АМС. Я понимал, что поскольку Юпитер, Сатурн и планеты за ними имеют совсем отличающийся от Земли внешний вид своих облачных структур, то параметры подобия и, может быть, автомодельности должны быть другими. Два параметра были известны и ранее — вращательное число Маха wr/c (где w — угловая скорость вращения планеты, r — ее радиус, c — скорость звука) и отношение вертикального масштаба к горизонтальному H/r (где H — высота однородной атмосферы). В уравнении энергии, осредненном по высоте, появляется новый параметр подобия q t e /McpTe, где q — солнечная постоянная, т. е. приход энергии от Солнца, Te — температура уходящего теплового излучения, cp — теплоемкость при постоянном давлении, а также параметр t e = r/c зв, где с зв — наибольшая скорость сигнала в атмосфере, т. е. t е — наименьшее время установления термодинамического равновесия в атмосфере. Ознакомившись с полученными мной оценками скорости для Земли и Марса, А. М. Обухов предложил мне сформулировать необходимые гипотезы подобия. По материалам моей докторской диссертации была написана книга. В недавней монографии имеются оценки скорости для больших планет. Позднее мной было сформулировано так называемое “правило скорейшей реакции” — если известна мощность q, вводимая в какую-либо систему, то устанавливаемая в системе энергия равна произведению q на наименьшее время, присущее такой системе. В книге приводится ряд примеров, а в этому посвящена полностью глава 3, где рассматриваются расход воды в трубах, динамика планетных и звездных атмосфер, конвекция и турбулентность во вращающихся средах.

 

В 1971 г. на Марсе наблюдалась глобальная пыльная буря — сезонное явление, возникающее при наступлении весны в его северном полушарии. Данные наблюдений показали, что солнечная энергия частично отражается и поглощается пылевыми облаками. Поверхность планеты остывает и в результате того, что частицы пыли малы и не препятствуют уходу теплового излучения в космос. Облака нагреваются, статическая устойчивость атмосферы увеличивается. Если в другие сезоны наземные АМС США “Викинг” показывали регулярное прохождение четырех циклонов, то в период пыльных бурь циклоны отсутствовали, поскольку в сильно устойчивой атмосфере циклогенез подавлялся. Эти данные вполне пригодились и в дальнейшем. Видна аналогия и с ураганами: если в последних главный источник энергии — это тепло конденсации испарившейся влаги, то в пыльной буре — это разогрев атмосферы поглощением солнечной радиации частицами пыли. Локальный, а потом региональный разогрев атмосферы вызывает в ней конвекцию, приводящую к конвергенции к этим областям воздушных масс, приносящих с собой и концентрирующих планетарный момент количества движения. Такая конвергенция усиливает ветер, который поднимает новую пыль. Процесс самоусиления пыльных бурь может идти до тех пор, пока вся планета не покроется пылевыми облаками.

 

В середине 1970-х годов мое внимание было сосредоточено на вопросе конвекции в мантии Земли, приводящей в движение континенты и литосферные плиты. Теория этих процессов тогда только начала формироваться, и специалисты-геофизики из Института физики Земли АН СССР обратились ко мне с просьбой сформулировать простую аналитическую схему. В результате была подготовлена серия теоретических работ, дополненных данными лабораторных экспериментов, которые позднее были обобщены на теплообмен и испарение с поверхности морей и океанов при слабом ветре и подтверждены результатами реальных измерений.

 

В связи с резким обострением международной напряженности весной 1982 г. в Стокгольме состоялась Международная конференция, посвященная возможным последствиям крупномасштабной ядерной войны, среди которых основным считалось разрушение озонового слоя атмосферы. По результатам конференции в журнале “Ambio” (1982, vol. 11, No. 213, pp. 114—125) была опубликована статья будущего лауреата Нобелевской премии Пауля Крутцена. В конце статьи он пришел к выводу, что после пожаров, возникших в результате такой войны, в атмосфере может образоваться очень много дыма с неясными последствиями. Это позволило мне вспомнить о марсианских бурях и понять, что они являются прекрасным природным аналогом того, что может быть в результате ядерной войны. Мой коллега А. С. Гинзбург еще в начале 1970-х годов разработал простейшую схему, позволявшую правильно учитывать температурный режим запыленной атмосферы и подстилающей поверхности. Знание основ процессов вихреобразования в зависимости от статической устойчивости атмосферы позволило предсказать основные последствия ядерной войны: нагрев атмосферы, остывание поверхности планеты, подавление процессов вихреобразования, испарения и образования осадков. Во второй половине 1980-х годов этот прогноз неоднократно подтверждался в США численными расчетами с помощью климатических моделей. В мае 1983 г. в Москве на Всесоюзной конференции ученых “За избавление человечества от угрозы ядерной войны, за разоружение и мир” мною были доложены предварительные результаты исследований о последствиях ядерной войны. По итогам конференции в сентябре того же года в журнале “Вестник АН СССР” была опубликована статья. Аналогичные результаты пяти ученых США и только о радиационных эффектах были отражены в статье, напечатанной в журнале “Science” от 31 октября 1983 г.

 

С 1982 по 1987 г. я был членом Объединенного научного комитета (ОНК) Всемирной метеорологической организации (ВМО) и Международного совета научных союзов (МСНС). Этот комитет формулировал и координировал Всемирную программу исследований климата (ВПИК). К заседанию ОНК в 1985 г. вместе с известным американским метеорологом Норманном Филипсом я подготовил научный доклад о “ядерной зиме” — термин, предложенный Ричардом Турко. Через два года аналогичный доклад был подготовлен совместно Майклом МакКракеном и мною. Оба доклада были изданы как документы ВМО, где были описаны все известные к тому времени эффекты.

 

В 1987—1988 гг. я был одним из 12 участников группы экспертов Организации Объединенных Наций (ООН), готовившей доклад “Климатические и другие глобальные последствия ядерной войны”, который был заслушан на 44-й сессии Генеральной ассамблеи ООН. По его результатам в декабре 1988 г. единогласно была принята резолюция о недопустимости подобной войны. Основные последствия для атмосферы были изложены ранее в книге, написанной тогда членами-корреспондентами АН СССР М. И. Будыко, Г. С. Голицыным и Ю. А. Израэлем [16] (книга переведена на английский и японский языки).

 

Менее всего была известна роль в этих последствиях оптических и микрофизических свойств дыма и пыли: возможен ли антипарниковый эффект, когда солнечное излучение будет поглощаться и отражаться еще в атмосфере, а тепловое излучение поверхности относительно беспрепятственно через эти дымовые и пылевые облака уходить в космос, охлаждая земную поверхность и нижние слои атмосферы? Для исследования свойств дыма, его выхода при сгорании разных видов топлива при разных режимах (открытое пламя и (или) тление) были организованы специальные эксперименты. Измеряли выход дыма по отношению к сгораемой массе топлива, а также микрофизические и оптические свойства его частиц. Такие эксперименты проводились в 1986—1990 гг. Большую роль в организации и проведении этих экспериментов сыграли сотрудники Научно-исследовательского института физической химии им. Л. Я. Карпова (НИФХИ).

 

Было очевидно, что при ядерном взрыве в атмосферу будет подниматься и большое количество пыли. В связи с этим в рамках советско-американского Соглашения по защите окружающей среды, заключенного в 1972 г., изучением вопросов изменения климата занималась VIII Рабочая группа под руководством М. И. Будыко. По решению этой группы летом 1990 г. была организована совместная советско-американская экспедиция в Таджикистан. Экспедиция была поддержана Ю. А. Израэлем. В ней участвовали сотрудники ИФА, Института оптики атмосферы АН СССР в Томске, НИФХИ, Таджикского управления гидрометслужбы и 10 ученых из разных университетов США. Основное внимание уделялось вопросам подъема пыли, а также ее микрофизическим и оптическим свойствам. Итоги этой экспедиции были опубликованы на русском и английском языках.

 

Во второй половине 1980-х годов проблема взаимодействия радиации и облачности как одна из главных в количественном понимании изменений климата была сформулирована ВПИК. Институт физики атмосферы с участием других учреждений Академии наук и Центральной аэрологической обсерватории провел несколько комплексных экспериментов по измерению радиации и облачности в разных диапазонах: видимом, тепловом и микроволновом. Идейное и практическое руководство осуществляла Е. М. Фейгельсон. Результаты экспериментов были опубликованы в ряде трудов, один из которых в Университете штата Колорадо (США) был переведен на английский язык. Организация Советской программы климатологии облач¬ности и радиации (СПКОР) впоследствии помогла группе сотрудников ИФА, а потом и Института оптики атмосферы в Томске в 1994—2004 гг. получить гранты США по программе ARM (Atmospheric Radiation Measurements). В рамках этой программы сотрудники ИФА П. П. Аникин и М. А. Свириденков принимали участие в полевых работах в штате Оклахома (США) и на о. Шпицберген. Еще целый ряд грантов на проведение исследований, которыми я руководил и не формально, а по существу, был получен от Международного научно-технического центра (МНТЦ), сзданного в 1994 г. совместно США, Европейским союзом, Японией. Изучение содержания аэрозоля, изменения температуры в верхней стратосфере и мезосфере проводилось в ИФА по программе TROICA, наиболее крупной с 1995 г.. Программа была реализована в сотрудничестве с известным исследователем химии атмосферы Паулем Крутценом. По согласованию с ним в феврале 1995 г. было решено, что наиболее оптимальными будут измерения на поезде. Первая поездная экспедиция под руководством Н. Ф. Еланского, который в короткие сроки согласовал все организационные вопросы с Министерством путей сообщения Российской Феде-рации, при небольшой финансовой поддержке Института химии общества Макса Планка в Майнце, где Пауль Крутцен был директором, двинулась в путь от Москвы до Хабаровска уже в ноябре 1995 г. Для организации такого большого проекта 9 месяцев — срок, который был и остается рекордным. Всего было проведено 17 таких экспедиций, последняя из которых состоялась в 2010 г. Оборудование (около 30 приборов), когда не было экспедиций, использовалось для измерений (вплоть до 2015 г.) на территории обсерватории географического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Этот 15-летний проект по определению состава атмосферы на огромной территории считается одним из самых успешных в мире.

Мое 19-летнее директорство (с 1 января 1990 г. по 31 декабря 2008 г.) пришлось на самые трудные для науки годы в стране. Целый ряд молодых и талантливых сотрудников ИФА уехал в США, Францию, Германию, Японию, Бразилию, и я сам подписывал им рекомендательные письма. В 1993—1994 гг. приходилось несколько раз созывать общие собрания сотрудников института и говорить о сложном финансовом положении. В 1994 г. появился Российский фонд фундаментальных исследований. Хороший научный уровень сотрудников и отличное оборудование, созданное в советские годы, позволили получать гранты. В итоге более трети сотрудников ИФА приняли участие в этих грантах. Во второй половине 1990-х годов институт начал получать гранты от США и МНТЦ. Некоторые сотрудники ИФА отдельно привлекались к участию и в европейских грантах. К концу 1990-х годов отъезд ученых за рубеж практически прекратился, и научная жизнь в ИФА стала возрождаться, в том числе были продолжены и поездные экспедиции.

 

С середины 1990-х годов активизировалось и мое личное научное творчество. Началом стала попытка объяснить спектр энергии космических лучей, что подробно описано в предисловии к моей книге. Космические лучи — основной источник ионизации с высоты 2—3 км, способствующие конденсации влаги, т. е. образованию облаков. К 1995 г. о спектре космических лучей было хорошо известно уже более 50 лет, но почему он имеет два степенных участка — объяснений не было. Не было ясности и в путях подхода к решению этого вопроса. Предварительное объяснение первого участка было дано в 1997 г. с использованием теории подобия размерности, а полное физически прозрачное объяснение было опубликовано в 2005 г.

 

Суть моего объяснения основана на самом определении спектра — число частиц космических лучей, попадающих за единицу времени на единицу площади, в зависимости от их энергии E. Космические лучи возникают во время вспышки сверхновых звезд, поэтому масштаб времени задается известной частотой этих событий в нашей Галактике, а масштаб площади может быть оценен по известной плотности энергии в единице объема Галактики. Эта плотность пропорциональна их концентрации, числу частиц на единицу объема. Отсюда уже можно оценить и масштаб площади. На начальном участке кумулятивного спектра космических лучей действует степенной закон с показателем -5/3, что близко к эмпирическому значению -1,7. Полное объяснение этого явления содержится в работе. Сейсмологи, узнав об этом, заявили, что дифференциальный спектр землетрясений в соответствии с законом Гутенберга — Рихтера, описывающий частоту землетрясений в зависимости от их силы, также имеет степенную форму с близким к -5/3 показателем степени. Это привело к мысли, что статистические закономерности природных процессов и явлений имеют какую-то общую вероятностную природу. В книге этому вопросу посвящена глава 4 с лагранжевым описанием турбулентности, статистическим описанием рельефа поверхности планет, распределений по размерам рек и озер и ущерба от наводнений, статистикой землетрясений и извержений вулканов, распределений литосферных плит по размерам, распределений по энергии числа объектов, сталкивающихся с Землей, климатической системы как примера долгопериодных откликов на короткопериодные воздействия.

 

В 1990-х годах вместе с Институтом метеорологии общества Макса Планка в Гамбурге была предпринята попытка выяснить причины изменения уровня Каспийского моря в XX в. Основными участниками с немецкой стороны были Леннарт Бенгтссон, один из директоров Института метеорологии, и Клаус Арпе, с нашей стороны — Владимир Семенов (ИФА) и Петр Спорышев (ГГО). На одном из заседаний ОНК было принято решение, что изменение уровня Каспийского моря представляет самое крупное региональное изменение климата и заслуживает детального анализа. Сначала с использованием данных о температуре Мирового океана на одноградусной сетке за XX в. было установлено, что изменение уровня Каспийского моря за этот период в наибольшей степени коррелирует с изменениями температуры, а затем модель общей циркуляции атмосферы с заданными нижними граничными условиями довольно хорошо воспроизвела и изменение уровня Каспийского моря с резким его падением в 1930-х годах, последующим неравномерным опусканием и подъемом в последней четверти XX в. В дальнейшем были предприняты попытки сценарного характера оценки изменения уровня Каспийского моря в XXI в., но четких результатов по ансамблю моделей получено не было.

 

Детально изучив статистическое распределение событий и явлений, я сразу понял, что оно может быть использовано для исследования синоптических вихрей, циклонов и антициклонов, — статистического распределения их площади и интенсивности. Предварительный собственный анализ распределения полярных мезоциклонов, обрушившихся на Данию, показал, что оно должно быть близко к экспоненциальному. Для выделения синоптических вихрей по данным реанализа была привлечена методика М. Ю. Бардина (Институт глобального климата и экологии Росгидромета и РАН). Было найдено, что основная часть вихрей, в том числе ураганов, действительно распределена по экспоненте, кроме самых интенсивных, которых меньше, чем по общей зависимости. Объяснить это можно чисто статистически по Больцману — Гиббсу. Океан играет роль огромного термостата, а атмосфера, связанная с ним, является флуктуирующей системой, и эти флуктуации, согласно законам статистики, распределены экспоненциально. Подобные распределения характерны для торнадо и для полярных ураганов. Такие распределения нужны для оценки долговременных рисков, связанных с природными явлениями. Как показали расчеты, в XXI в. такие риски могут возрасти по сравнению с XX в. Специальные оценки рисков от тайфунов описаны в работе.

 

В 2008—2013 гг. мое внимание было сосредоточено на изучении поверхности океана и ее взаимодействия с атмосферой, возбуждения ветрового волнения, диффузии примесей на поверхности в поле ветровых волн, остававшейся непонятной с 1971 г. Коэффициенты диффузии и расширение пятен со временем вплоть до нескольких месяцев и размеров до нескольких тысяч километров удалось связать с эволюцией энергонесущей части частотного спектра морского волнения, которая наблюдается в природе и обнаруживается в детальных численных расчетах. Для интерпретации этих эффектов пришлось отказаться от потенциальной теории волн и учесть вязкость согласно результатам, полученным еще Лэмбом. С ее учетом получается, что жидкие частицы диффундируют из одной волны в другую, в то время как в чисто потенциальной теории такие частицы остаются в одной и той же волне, перемещаясь в ней по круговым орбитам. Теоретические данные о ветровом волнении подкреплялись результатами экспериментальных исследований. Был организован целый ряд экспедиций для измерения спектров и характеристик волнения на Черном и других морях под руководством И. А. Репиной (ИФА) и Ю. И. Троицкой (ИПФ). В последнее десятилетие возник интерес к развитию, установлению и прогнозированию морского волнения. В постановке и формировании целей ряда грантов РФФИ и РНФ я принимал непосредственное участие.

 

Юбилей заставляет задуматься, что же способствует успешной научной работе? Очевидно, интерес к ней, увлеченность наукой, настойчивость в достижении целей, критичность к себе и всесторонний анализ результатов. Все это невозможно без хорошего образования, творческой атмосферы в коллективе, важных и интересных задач, поставленных в новых направлениях, регулярных семинаров с обсуждением хода работ в присутствии крупных ученых, участия в тематических отечественных и международных конференциях, в конференциях для молодых ученых, где наряду с просвещением молодежи учишься и сам, без научного общения с учеными на таких общефизических семинарах, как семинары П. Л. Капицы и В. Л. Гинзбурга, и без свободного владения английским языком. Важную роль играет преподавательская деятельность (в МФТИ с 1975 г. я доцент, с 1981 г. и по настоящее время — профессор, в МГУ с 1994 по 2007 г. — профессор кафедры физики атмосферы, с 1999 г. — заслуженный профессор МГУ). Ну и, конечно, здоровье — как физическое, так и душевное. Я благодарен судьбе за удачно сложившуюся жизнь, за хороших преподавателей. На физическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова я слушал замечательных лекторов: Н. В. Ефимова, А. Н. Тихонова, А. А. Самарского, Л. Д. Ландау, А. А. Власова, К. П. Станюковича, А. И. Лебединского. Мои первые научные результаты по магнитной гидродинамике обсуждали Я. Б. Зельдович и М. А. Леонтович. Учителем и воспитателем в полном смысле этих слов был для меня А. М. Обухов. Старшими коллегами по ИФА были А. С. Монин, А. М. Яглом, В. И. Татарский, соавторами — М. И. Будыко, Ю. А. Израэль, Г. И. Баренблатт, Л. А. Дикий, Е. А. Новиков, Ф. В. Должанский, И. И. Мохов, В. Ф. Писаренко, О. Г. Чхетиани, Ю. И. Троицкая, младшими коллегами и учениками — П. Ф. Демченко, А. А. Грачев, А. С. Гинзбург, И. Н. Соколик. Большое значение имели зарубежные поездки и знакомство с такими учеными, как С. Чэпмен, Я. Бьеркнесс, Дж. Смагоринский, Э. Лоренц, Р. Гуди. Особое внимание ко мне проявляли Дж. Чарни, Н. Филипс, О. Филипс, У. Манк, Р. Хайд. Все они обогащали меня и расширяли мои научные горизонты. За это им всем я безмерно благодарен.

 

Как итог, я опубликовал порядка 350 статей и 7 монографий, был награжден высшей наградой РАН – Большой золотой медалью имени М.В. Ломоносова (2019), Демидовской премией (1996 г.), премиями Академии имени А. А. Фридмана (1990 г.) и Б. Б. Голицына (2015 г.), медалью Альфреда Вегенера Европейского союза наук о Земле (2005 г.), а также государственными наградами — орденом Почета (1999 г.) и орденом “За заслуги перед Отечеством” IV степени (2007 г.). Я являюсь почетным членом Европейского союза наук о Земле (с 2005 г.) и Королевского метеорологического общества (с 2011 г.). В 1979 г. был избран членом-корреспондентом АН СССР, а в 1987 г. — ее действительным членом. В 1995 г. я награжден нагрудным знаком “Почетный работник Гидрометеослужбы России”, в 2015 г. мне присвоено звание “Заслуженный метеоролог Российской Федерации”.

 

Источник: Метеорология и гидрология, №2, 2016